«Город говорит с тобой через стрит-арт». Уличный художник из Усолья рассказал, как пришел из граффити в ювелирное дело

Иркутскому стрит-художнику и ювелиру Дмитрию Темникову 35 лет. Он родился и вырос в Усолье-Сибирском — городе, который прежде всего ассоциируется с «Усольехимпромом», его ядовитыми отходами и ртутью, пропитавшей землю. Усолье усеяно промзонами и однотипными бледными панельками, а это практически идеальное «полотно» для стрит-арта. Заниматься уличным искусством Дима начал в родном городе еще в школьные годы, затем поступил в ИРНИТУ и вместе с другими художниками стал превращать иркутские улицы в одну большую галерею. О своей жизни, творчестве и стрит-арте вообще Темников рассказал журналисту «ИрСити».

Мы встретились с Димой в переулке, который сшивает улицы Урицкого и Фурье. Это место не особо замечают бегущие по своим делам иркутяне, а для уличных художников оно стало в каком-то смысле легендарным. Гости Иркутска, которые погружены в тему стрит-арта, в обязательном порядке посещают эту локацию, чтобы посмотреть недолговечную и постоянно обновляющуюся экспозицию.

— Точно уже не помню, когда всё началось, но года так с 19-го после какой-то вечеринки мы тут поклеили свои первые плакатики. До этого здесь были работы Лены Сисилевой, вот эти человечки-голожопики, а в остальном стены были «чистые». Потом здесь открылся бар «План Б», сюда стали приходить ребята, которые приезжали на разные фесты в Иркутск, они заглядывали в бар и попутно что-то рисовали. Получилось такое уютное место, галерея актуального современного искусства. Работы наслаиваются одна на другую и за счет этого рождается что-то еще, — рассказывает Дмитрий.

Эти картинки как будто общаются и порой дискутируют с уличными объявлениями, которые наклеивают тут же или рядом. Всё это — часть городского ландшафта, месседж, который город отправляет тем иркутянам, которые готовы его «услышать» и понять.

В переулке между Урицкого и Фурье сейчас «выставляются» работы не только иркутских художников. Сейчас тут можно посмотреть, пока они не исчезли, арты, которые создали Алексей Андрусяк из Усолья, Евгений Мулук и его коллеги по цеху из Калининграда, ассоциация художников «Бурятский андеграунд» или БАТО, а также многие другие.

— Это единственная такая улица в Иркутске, прикольная, камерная, яркая. Понятно, что тут есть и просто теги, они не всегда прям красивые, но тут достаточно органично вписываются в общую концепцию пространства, — говорит Дима.

— Скажи, а ты ведь начал со стрит-арта, а потом пришел в ювелирку?

— Не то, чтобы прям так. Просто граффити и стрит-артом я занимаюсь дольше, чем ювелиркой. Рисовать на улицах начал году в 2004-м, с девятого класса, а украшения делать — в 2012-м уже после университета. Помню, что для своего первого уличного рисунка мы со знакомым типом купили баллончики на деньги, сэкономленные на обедах. Дело было зимой, мы по незнанию взяли краски Abro. В этих баллончиках на морозе сильно падает давление и рисовать очень сложно. Мы дико замерзли, плюс как дураки выбрали цементную стенку, которая вжирает краску как не в себя. В итоге мы спустили 400 рублей, а это по тем временам безумные такие деньги на такой себе по качеству рисунок, — вспоминает Дима.

После такого не столь удачного опыта он и его приятель, который вместе с ним учился в художественной школе, решили пойти по пути трафаретных рисунков. Это проще, быстрее и наверняка. Взяли один баллончик черной краски, лист ватмана, из которого вырезали трафарет, и пошли расписывать улицы Усолья.

— Мы стали вырезать трафареты, клеить уже готовые плакаты с рисунками, как-то их между собой комбинировать и искать свой стиль. Краски и денег на это уходило гораздо меньше, а результаты были лучше. Параллельно в Усолье рисовал Леша Андрусяк и его компашка. У них к тому моменту были более техничные рисунки с персонажами, сюжетами и прочее. Года до 2010-го мы просто знали о существовании друг друга, но особо не общались. А осенью 2010-го пересеклись в электричке до Усолья, Леха мне сказал: «Давай вместе красить?» И всё, так и пошло, — рассказывает Дима.

К 2013 году парни стали очень активно развивать стрит-арт в Иркутске.

— А почему ты вообще решил заняться уличным искусством? Тебя кто-то на это вдохновил или просто очень хотелось рисовать на стенах домов?

— Во-первых, в начале нулевых мы узнали о Бэнкси (анонимный английский андеграундный художник. — Прим. ред.), он тогда набрал какую-то бешеную популярность. Во-вторых, в России стали появляться магазины с красками в баллончиках. В-третьих, тогда же вышла компьютерная игра Marc Eckō's Getting Up. Она про типчика, который с помощью граффити выражает свой протест коррумпированному городу. Игра породила дикую волну уличных рисунков, — отвечает Дима.

Он рассказывает, что сначала рисунки появлялись на стенах панелек и на бетонных заборах. Затем ребята подумали, что было бы круто разрисовать целый вагон в подземке, как это делали художники Нью-Йорка, чтобы твое творчество могли увидеть как можно больше людей. Метро у нас нет и не было, зато есть поезда и электрички. Выбор пал на них.

— Это было жестко в том смысле, что в Усолье не ночует никакая электричка. Их нужно ловить в Мальте или Черемхово. Мы несколько раз ездили в Мальту и один — в Черемхово, а это вообще-то за 80 километров от Усолья, — говорит Дима.

— Как вы всё это проворачивали? Приезжали вечером и пробирались куда-то в депо?

— Мы прыгали в последнюю электричку до Черемхово, там выходили и выжидали, когда машинисты закроют смену. В Мальте, насколько я помню, они ночуют прямо в составе, а в Черемхово они вроде куда-то уходили. Ну и вот, мы приезжаем на конечную, часок где-нибудь гуляем, пока машинисты проверяют весь состав, всё закроют и лягут спать, а потом начинаем рисовать.

— Прямо в полной темноте, с фонариками?

— Не, там вообще-то прямо на станции есть свет от прожекторов. Но однажды было забавно. Мы приехали в Черемхово рисовать, там стояли три электрички: две в сторону Иркутска, одна — до Зимы. Они прямо на соседних путях все находились. И вот мы между ними «всунулись», достаем краску, а я цветов не вижу вообще. У меня с собой были какие-то оранжево-персиковые краски, а я смотрю на них и вижу только серый и кучу его оттенков. Пришлось рисовать на «ощупь», — смеется Дима.

Еще он говорит, что из-за отсутствия платформы дотянуться удалось только до уровня начала окна. И это, конечно, было не очень круто, потому что трейнбомбинг (от слов train — по��зд и bombing — вид граффити, который предполагает нанесение рисунков-«бомб» на охраняемые объекты, делается в спешке, пока не поймали) можно считать удачным, когда художнику удается «закрыть» всю панель вагона.

— Но это всё равно был классный опыт. А еще у нас в Усолье стояли и до сих пор стоят разные товарняки, вот на них мы тоже порисовать успели, — комментирует Дима.

Он вспоминает, как вместе с приятелем за считаные минуты умудрялся изнутри разрисовывать раздвижные двери электрички, которую они ловили на станции Мельниково.

— Я знал, что на последней электричке в последнем вагоне редко бывают пассажиры. Мы блокировали межвагонные двери, чтобы никто случайно не зашел, и на самом длинном перегоне между станциями рисовали. Я, например, на двери слева, а мой приятель — справа. Потом мы заканчивали, быстренько переходили в другой вагон и всё, — делится Дима.

— А что это были за рисунки?

— Что-то простенькое, обычный бомбинг. Нужно было нанести рисунок быстро и не столь важно было, что на нем изображено. Цель — получить опыт. Граффити-художник должен себя во всём попробовать: ты не можешь всю жизнь рисовать «тежки» (теги. — Прим. ред.) или наносить один и тот же рисунок через трафарет. Нужно найти себя, свой стиль и сделать так, чтобы твой кусок, твое художественное высказывание было узнаваемым, — поясняет собеседник.

Затем Дима вспоминает, как они с приятелями однажды разрисовали заброшенный завод на станции Совхозная под Ангарском. По его словам, когда-то на этом предприятии выпускали биологические добавки для скота, но в 90-е годы завод закрылся.

— Мы туда ходили рисовать. Территория условно поделена на три части: одну из них, левую, сдали в аренду, а две другие были заброшены. И вот мы приходим однажды, мой товарищ рисует на крыше, а я — в здании в помещении бывшей столовой.

Свежая, например, плохо краску впитывает, поэтому она сильно подтекает, а вот послужившая несколько лет потрескавшаяся плитка идеальна. На ней рисунки получаются яркими, и краска не течет, то есть у тебя есть право на небольшую ошибку. Ну так вот, стою я, рисую что-то и слышу «Эй, ты чё?», — вспоминает собеседник.

Сначала у парня в голове промелькнула мысль, что это крикнул его товарищ. Он посмотрел вверх и понял, что тот увлечен своим делом. Тогда Дима выглянул в окно и увидел нервного мужчину.

— Он давай на меня сразу наезжать, типа, кто я такой и что тут делаю. Я сказал, как есть — рисую. А это место такое, чтобы ты понимала, до Ангарска километров 15, и до ближайшей деревеньки тоже неблизко. А тут чувак какой-то из ниоткуда. Мы ругаемся, он весь такой заряженный бежит внутрь, а я думаю: «Ну всё, сейчас драка будет». В этот момент он заходит, и я понимаю, что он на голову ниже меня, щупленький, хилый. Увидев меня, он сразу осел и давай мне объяснять, что это закрытая территория, а он отвечает за ее охрану. Говорит, мол, уходи отсюда, а я ему отвечаю: «Сейчас дорисую и уйду, а ты сделай вид, что меня тут не было». Он понял, что спорить бесполезно, и ушел, — делится Темников.

— Ты с самого детства знал, что будешь творчеством заниматься? Или у тебя были какие-то другие мечты?

— Не знаю, возможно, это была какая-то роковая случайность, что в третьем классе я на уроке ИЗО красиво нарисовал кораблик, и все такие: «Ва-а-а-у!», после чего родители отдали меня в художку. Сейчас можно смотреть назад и подбирать под эту теорию разные события, которые типа предопределили мой выбор. Но вообще я же 89 года рождения, сама понимаешь, на какой период выпало мое взросление. Тогда не было определенности ни в чем. Помню, что в классе были ребята, которые еще мечтали стать космонавтами, а другие уже грезили о работе банкиром. Помню, что один раз в летнем лагере меня спросили, кем я хочу быть, а я как-то так спонтанно сказал — свободным художником. Я к этому не стремился, но, видимо, делал выбор, который привел меня в эту точку. Сейчас мне нравится то, чем я занимаюсь, — говорит Дима.

Собеседник вспоминает, что и в Иркутский политех на кафедру ювелирного дизайна и технологий поступил не потому, что очень уж хотелось работать с драгоценными металлами, камнями и делать разные кольца и серьги. Просто здесь изучали те дисциплины, которые вызвали у парня наибольший интерес.

— Нас свозили в политех на день открытых дверей, надавали разных брошюр. Я очень внимательно читал, что и где изучают. Я знал, что не хочу на какую-то чисто художественную историю, потому что мне казалось сомнительной перспектива реализоваться только как художник. Я неплохо разбирался в физике, математике, по сути, у меня технический склад ума и мне не хотелось это игнорировать. Поэтому я выбрал специальность, где можно применять технический подход к поиску художественных образов, — делится Дмитрий.

При этом он уверяет, что именно ювелиром становиться он не планировал. Всё произошло как-то случайно, когда он ехал в электричке домой в Усолье.

— Встретил знакомого, который учился там же, но на два года старше. Он рассказал, что ищет ученика себе в мастерскую, и спросил, не хочу ли я попробовать себя в этом, раз уж я уже заканчиваю универ. Мастерская была рядом с моим домом, так что я согласился и проработал там два года, — делится Дима.

Работать с «живым» материалом, придумывать какие-то образы и воплощать их в жизнь Дмитрию поначалу сильно нравилось. Можно было применять все знания, которые он получил в университете.

— Я делал украшения на заказ, как парикмахер-универсал. Люди приходили, объясняли, что они хотят, а я уже воплощал это в жизнь. В тот момент мне было всё интересно, потому что люди, которые обращались ко мне, хотели чего-то индивидуального, неповторимого. Часто я предлагал что-то свое добавить или убрать. В такой работе ты становишься хорошим психологом: сразу видишь, готов человек к дискуссии, к каким-то нетривиальным решениям, или нет. Выкупаешь сразу, кто позер, кто не позер, кто пришел сэкономить, кто наоборот — готов отдать любые деньги, лишь бы вещь получилась уникальная, — говорит Темников.

Накопив довольно внушительный опыт работы с драгоценными металлами и камнями, Дмитрий устал от этого и решил поэкспериментировать — стал делать украшения из переработанного пластика и алюминия. Проект, который называется «Не просто крышка», появился осенью 2023 года, существует до сих пор и постепенно расширяется. От украшений из пластика Дима перешел к предметам интерьера, сумкам, портмоне и разным другим аксессуарам. Кроме того, пробует соединять пластик и алюминий в одних и тех же изделиях.

При этом Дима не бросает и не думает бросать стрит-арт. В этом году он будет в третий раз участвовать в фестивале «Голос улиц», во время которого иркутские дома, заборы и трансформаторные подстанции становятся «холстами» для уличных художников.

— «Голос улиц» вполне себе классный фестиваль в том, что он примиряет горожан с граффити. Люди привыкли сваливать всё в кучу, типа рисунки на стенах домов — это вандализм, это портит облик города. Но это явление невозможно игнорировать, потому что от тех же тегов невозможно избавиться насовсем. В городе всегда будут 13-летние подростки, у которых переходный возраст, дух бунтарства и вот это всё. Они идут красить всё, и им вообще без разницы. Но если у них перед глазами будут примеры хороших работ, то они будут стремиться к тому, чтобы делать красиво, — уверен Дмитрий.

Так, например, знаменитый мурал Степана Шоболова «Кентавр», который находится в скейт-парке на Горького, когда-то тоже был нелегальным. Его узаконили уже после создания, так как чиновники увидели в этом искусство, а не порчу фасада здания. Похожая история была с граффити Dead Rabbits рядом со входом в одноименный бар. В вопросах стрит-арта грань между искусством и вандализмом необычайно призрачна.

Дима показывает одну из старейших работ, которая существует в Иркутске около 10 лет. У этого плаката вообще своя удивительная история.

— Этот плакат я поклеил еще в 2014 году. Потом на него сверху повесили почтовый ящик, который висел тут какое-то время. Когда пришла пора ремонтировать здание, ящик почему-то снимать не стали, зашпаклевали и покрасили всё вокруг него. А потом сам ящик сняли, видимо, за ненадобностью, а под ним — остатки моего плаката. Получилось такое окно в другое пространство, — объясняет Дима.

— А тебе не жаль, когда твои работы или уничтожают вовсе, или кто-то другой рисует на них свои теги или картинки?

— Когда делаешь что-то в публичном пространстве, нужно помнить, что у всех на него равные права. Кроме того, главная ценность стрит-арта в его эфемерности, в его конечности, а значит, не о чем жалеть: сделал — отпусти, — легко отвечает ��има.

Он ведет нас к еще одной своей работе на Свердлова, но придя туда, мы застаем лишь свежевыкрашенную стену. Тезис нашего собеседника о конечности уличного искусства буквально сразу же находит свое подтверждение.

— Можно сразу же проверить, качественно или не очень покрасили эту стену, — говорит Дима и тут же находит под слоем краски остатки плаката. Он тянет за краешек, и лоскуток отделяется от стены, обнажив красный кирпич. Под ногами обнаруживаются еще кусочки яркой бумаги, которые бросили прямо тут же на тротуар.

Дима предлагает украсить городской ландшафт новенькими алюминиевыми человечками, которых он недавно сделал в рамках еще одного проекта «Я — человечек переработки». У него, кстати, есть свой Telegram-канал.

Другого такого же человечка мы позже приклеим на бульваре Гагарина, и прямо на наших глазах его оторвут мужчина с ребенком. Такое вот недолговечное уличное искусство.

При всём этом улицы Иркутска на самом деле полны стрит-арта. Какую-то часть горожане не замечают, потому что бегут по своим делам и редко смотрят по сторонам, взгляд не успевает выхватить картинки или обычные теги из городского пейзажа. Тем временем с помощью этих рисунков и надписей город общается со своими жителями, стрит-арт становится частью культурного и смыслового кода Иркутска.

— За счет своей эфемерности и недолговечности уличное искусство всегда актуально, оно про то, что происходит здесь и сейчас. Такие интервенции делают город интереснее, комфортнее, он становится более дружелюбным и добрым к жителям. Это уже не какая-то чистая и чуждая тебе локация, она наполняется для тебя смыслами. Например, становится ориентиром, когда ты кому-то назначаешь встречу, или местом, с которым у тебя связаны какие-то воспоминания. Город говорит с тобой через стрит-арт, — отмечает Дима.

По его словам, стрит-арт, в отличие от галерейного искусства с его нагромождением стилей, образов и недомолвками, оперирует очень простыми языковыми смыслами. Это и понятно: никто не будет останавливаться возле какой-то стены и разгадывать: а что этим хотел сказать автор? Люди пробегают мимо таких «полотен» быстро, значит, и мысль нужно доносить доступными средствами.

В рамках фестиваля стрит-арта «Голос улиц» в этом году Дмитрий Темников вместе с другими художниками планирует расписать фасад Дома быта на Урицкого. По задумке авторов, там будет изображен большой ковер — такие у ребят ассоциации. А еще он будет рисовать муралы в родном Усолье.

— Тебе важно творить что-то в городе, где ты родился и вырос? Или какая у тебя мотивация?

— Мой первый мурал там появился в прошлом году. Мне это дико понравилось, что моя первая большая работа появилась в Усолье и про Усолье. Ребята из «Голоса улиц» спрашивали меня, как ее назвать, я ответил, мол, пусть будет «Ретроспектива Усолья-Сибирского глазами Димы». Ну классно же!

— Тебя это так радует именно потому, что ты сам оттуда родом?

— В какой-то степени, да. Мне приятно там рисовать, учитывая, что я там начинал. Я до сих пор приезжаю туда к родителям, вижу свои первые работы. Еще мне нравится делать что-то про Усолье и для Усолья, потому что мне легко считать контекст, вайб этого города. Он же такой довольно тихий, спокойный, там чувствуешь умиротворение.

Помню, когда я в первые годы учебы в Иркутском политехе возвращался в Усолье на выходные, этот контраст был сильно заметен. Поэтому на своем мурале в Усолье я нарисовал человека, который играет на губной гармошке. Это же как раз про какое-то внутреннее спокойствие, умиротворение.

Еще в этом году мы поедем в Нижнеудинск, там будем что-то рисовать. Что именно, пока не знаю, нужно будет приехать, почувствовать город, вдохновиться и что-то придумать. Я уверен, что это тоже будет что-то классное, а еще — новый ценный опыт.